 |
 |
|
 |
|
|
|
АЙРЕКС / Пресс-центр / Публикации / Электронный журнал «Полемика» / Выпуск 6 / Борьба с «буржуазным национализмом» — стержень советской национальной политики в 1930-х годах: пример марийского народа
Борьба с «буржуазным национализмом» — стержень советской национальной политики в 1930-х годах: пример марийского народаКсенофонт Сануков Cвязь политического террора, массовых репрессий с национальной политикой заслуживает особого внимания и отдельного, специального рассмотрения. В предлагаемой статье сделана попытка рассмотреть ее на примере марийского народа (1). Очень сложна и противоречива история Советской страны, в том числе советской национальной политики в 30-е годы. С одной стороны, это было время большого энтузиазма "строителей социализма", веривших, что они создают общество равенства и справедливости, свидетельством чего им казались происходившие в общественной жизни глубокие изменения, в том числе в социально-культурном развитии нерусских народов. С другой стороны, это был период установления и господства антидемократического, бесчеловечного тоталитарного режима, где господствовало беззаконие, что осознавалось тогда немногими. Великий Террор обрушился страшной трагедией на всю страну, на все ее народы. В условиях многонациональной страны он имел прямое отношение к национальной политике. Здесь проявилось влияние сталинской "теории" о нарастании классовой борьбы по мере "строительства социализма" и линии на выдвижение на первое место в национальной политике борьбы с "местным национализмом" (в то время как В.И.Ленин главной опасностью в налаживании правильных взаимоотношений между народами Советской страны считал русский великодержавный шовинизм) (2). Носителями местного буржуазного национализма, естественно, предстали силы национальной интеллигенции. Она отражала духовные чаяния своих народов, была выразительницей стремления к национальному возрождению и всестороннему развитию. Ясно: чтобы покончить ради великой советской империи с национальной самобытностью, надо было уничтожить людей, ратующих за нее, за родной язык и культуру. Сталин и его приближенные на словах всегда выступали за развитие национальных культур. Но уже с конца 20-х годов в практической деятельности здесь стали проявляться ущемления. Это происходило на волне разгрома "правых", под влиянием "шахтинского дела", "дела Промпартии" и других сфабрикованных процессов, направленных против старой интеллигенции, против так называемых "буржуазных специалистов", привлекавшихся Советской властью к сотрудничеству. Если в крупных центрах погром осуществлялся в первую очередь в отношении научно-технической интеллигенции, то в таких регионах, как Марийская автономная область, за неимением научно-технических кадров, объектом нападок стала гуманитарная интеллигенция. В смысле этнического развития народов это имело наибольшее значение, потому что именно с деятельностью этой социальной группы были связаны перспективы национального возрождения, сохранения и совершенствования языка, национальной формы культуры, традиций, развития печати, школьного образования на родном языке, подготовки национальных кадров. В 1930 г., в связи с обсуждением политических уроков "дела Промпартии", Марийский обком ВКП/б/ отмечал, что учебные заведения наполовину заполнены "чуждыми элементами" и что здесь будет "целый фронт борьбы" (3). При этом были названы фамилии многих старых ("буржуазных") специалистов, получивших образование и начавших просветительскую деятельность еще до революции, после нее ставших "внутренними эмигрантами" и продолжавших работать на ниве культуры и просвещения. И указывалось: мы их вынуждены были использовать, а теперь есть свои, советские, марксистско-ленински подкованные молодые кадры, поэтому "попутчики" должны быть отстранены от работы с людьми. В конце января-начале февраля 1931 г. известный ученый-языковед Валерьян Васильев, руководитель Марийского отделения Восточного педагогического института Леонид Мендиаров, директор Марийского областного музея Тимофей Евсеев, историк, преподаватель педагогического техникума Федор Егоров, специалист молочного дела, преподаватель сельскохозяйственного техникума Андрей Сайн и другие беспартийные интеллигенты, пользовавшиеся большой популярностью в народе, были арестованы по обвинению в "национализме", в "организации контрреволюционной группировки" и сотрудничестве с финской и эстонской разведкой. После годичного содержания в тюрьме они были высланы из Марийской автономной области. Главное обвинение, предъявленное членам "группы Мендиарова-Васильева", заключалось в том, что они якобы хотели Марийскую автономную область и другие финно-угорские территории (Коми, Карелию, Удмуртию, Мордовию) отторгнуть от СССР и присоединить к Финляндии или - как минимум - создать Финно-Угорскую Федерацию под протекторатом Финляндии. Поэтому они имели еще одно название - "группа федералистов". Вместе с тем против них выдвигалось вполне реальное обвинение в том, что они проявляли недовольство малорезультативной политикой Коммунистической партии и Советского государства по отношению к нерусским народам, возмущались насильственной коллективизацией и опустошительной вырубкой лесов, что подрывало природную среду обитания и традиционные занятия марийского народа (4). Затем были раскритикованы и подверглись снятию с работы и высылке без суда и следствия члены "антипартийной националистической группировки Кузнецова-Голубцова", осмелившиеся на областной партийной конференции критически высказаться о недостатках в подготовке национальных кадров. (При этом необходимо подчеркнуть, что Максим Кузнецов занимал видное место среди гуманитарной интеллигенции: был редактором областной марийской газеты и руководителем писательской организации) (5). Для политических обвинений часто использовался вульгаризаторский "анализ" произведений писателей, авторов учебников. Типичным в этом отношении было возникшее в 1933 г. "дело Мухина". Директор Марийского научно-исследовательского института языка, литературы и истории Владимир Мухин был одним из ярких представителей национальной интеллигенции, писателем, ученым, общественным деятелем. В его книгах бдительные стражи идейной чистоты нашли много "национализма" и "троцкизма", но в отличие от указанных выше лиц тогда его не арестовали и не выслали, а ограничились партийным выговором и обещанием "исправиться" (6). В 1934 г. в докладе на областной партийной конференции был сделан вывод об оживлении в Марийской автономной области местного национализма, о том, что националистические идеи "группы Мендиарова-Васильева" живы в среде марийской интеллигенции; с возмущением говорилось о "пропаганде финно-угорской общности" как проявлении "буржуазного национализма" и "федерализма". "Как преподается в педагогическом институте история мари, марийского языка?- грозно спрашивал первый секретарь обкома партии азербайджанец Али-Гейдар Ширвани.- Увязывается вопрос марийского языка с другими, говорится о родственной связи мари с финнами, венграми и т.д. и т.п. Под каким соусом преподносится рассуждение о таких вещах? Мы не можем допустить, чтобы кафедры высшей школы превратились в кафедры пропаганды буржуазных мнений или людей, которые отражают линию контрреволюционной интеллигенции. За это нужно спросить строго!" (7) Это - один фронт нагнетания напряженности, по линии непосредственно национальных отношений, что в условиях национального региона имело первостепенное значение. Одновременно складывалось другое направление - по линии социальных отношений. Особенно усиливался силовой нажим на крестьянство - как на единоличников, так и на колхозников. Это объективно тоже имело прямое отношение к национальной сфере: марийцы, как и многие другие нерусские народы, были сельской, крестьянской народностью. В "обзоре политического состояния Марийской автономной области" от 18 февраля 1933 г., представленном областным управлением ОГПУ в обком ВКП/б/, отмечались "резкие антисоветские высказывания в связи с продовольственными трудностями". В 1934 г. последствия коллективизации сказались и в МАО: в некоторых ее районах начался голод. А хлебозаготовительная политика не менялась. "Первой заповедью" колхозов тогда провозглашалось выполнение плана поставок зерна государству. Колхозники голодали, ели мякину, лебеду, а колхозный хлеб выгребался по плану государственных заготовок, как и в предыдущие годы, подчистую. Любые попытки говорить вслух об этом, а тем более использовать часть продукции для поддержания голодающих крестьян до выполнения плана хлебосдачи решительно пресекались. И именно по этой линии практиковалось больше всего беззаконие, продолжая практику продовольственных отрядов 1918 года, "раскулачиваний" 1930 года и предваряя 1937 год. Решением Президиума ЦИК СССР от 10 июля 1934 г. на основе реорганизованной системы ГПУ был создан Народный Комиссариат Внутренних Дел (НКВД). В соответствии с этим в Марийской автономной области организовали Управление НКВД, начальником которого стал Александр Карачаров, работавший до этого в городе Кинешме Ивановской области. В начале 1935 г. повсеместно в партийных организациях "прорабатывалось" закрытое письмо ЦК ВКП/б/ об убийстве Кирова и о "зиновьевско- троцкистской контрреволюционной группе". Главным при этом был призыв к "повышению бдительности" и поиску лиц, допускавших антисоветские и националистические высказывания, выражавших недовольство, причем необязательно политическим строем, политикой партии и правительства, а просто трудностями повседневной жизни. "За 3 квартала текущего года судебно-следственными органами, - подчеркивалось в конце года, - привлечено к ответственности по уголовным делам 10 800 человек, по контрреволюционным делам и антисоветской агитации 1 196 человек" (8). Пройдет немного времени, и прокурор области Владимир Быстряков самокритично скажет, что тогда допускалась "политическая близорукость", многие антисоветские контрреволюционные выступления рассматривались как обычные уголовные преступления, и в результате "переследствия" с конца 1936 г. эти "дела" во многих случаях были пересмотрены и объявлены политическими. Интересно, что московский партийный работник, проверявший тогда область, увидел "национализм" в таких названиях колхозов, как "Мари-Патыр" (Марийский богатырь), "Мари-Куат" (Марийская мощь), "Мари-Вий" (Марийская сила), "Мари-Ушем" (Марийский Союз или Союз марийцев) и т.д. (9) Предвещая близкую грозу, в декабре 1935 г. на пленуме обкома ВКП/б/ прозвучали слова нового первого секретаря поляка Чеслава Врублевского: "Наряду с обострением классовой борьбы мы имеем рост местного национализма. Кажется, ликвидирована контрреволюционная группа, которая делала ставку на Большую Финляндию (имеется в виду "дело федералистов" - К.С.), однако за последнее время вовлекается в местный национализм молодежь" (10). Москва требовала развернуть широкую работу по повышению бдительности в отношении троцкистов и националистов. И весной 1936 г. обком уже отчитывался о первых успехах: "Разоблачены такие матерые троцкисты, как Яндемиров, Мамаев, Поляков и другие". Но с такими мало кому известными фамилиями картина получалась не очень внушительная. К тому же необходимы были не отдельные "враги", а более или менее крупная организация. Тогда вновь возродилось "дело" Владимира Мухина. Его известная фигура оказалась удобной для того, чтобы вокруг него сформировать "троцкистско-националистическую" организацию. Были спровоцированы доносы на Мухина, клевета в печати. 5 июля он за "троцкистскую и националистическую деятельность, направленную против партии и Советской власти", был исключен из рядов ВКП/б/, снят с работы и в ночь с 16 на 17 августа 1936 г. арестован (11). Через несколько дней на пленуме обкома партии Врублевский уже рассказал о разоблачении и аресте "мерзких и подлых врагов партии и народа, контрреволюционных троцкистов, буржуазных националистов" во главе с В.А.Мухиным. Но, - отмечал докладчик, - "не имеем права останавливаться" (12). Это означало, что все только начинается. И действительно, осенью 1936 г. и в начале 1937 г. волна арестов нарастала. В камерах и подвалах НКВД стала разрабатываться версия о "марийской контрреволюционной буржуазно-националистической организации" (вернее, вытащена из архива и слегка обновлена добавлением троцкизма версия, родившаяся в 1931 году). Центральной фигурой выдуманной организации был назван Владимир Мухин. Его беспрестанно пытали, заставляя подписать признание. Характерно следующее: серия допросов в августе выясняла членство Мухина в партии эсеров до 1918 г., "троцкистские" ошибки в трудах ученого и связи с ссыльными троцкистами, в сентябре почти все вопросы касались "националистических" заявлений и поступков Мухина и его связей с интеллигентами-националистами, осужденными в 1931 г., в начале октября его больше допрашивали по "шпионской" версии. При этом следователи во время одного из допросов, не добившись желаемого, пошли на явную провокацию: попросили составить список знакомых ему лиц в городе и в районах из числа интеллигенции, которые знают о его работе и могли бы об этом рассказать. Так появился список из более чем 60 фамилий, который следователи пытались представить как список актива буржуазно-националистической организации. Но в таком качестве Мухин отказался подписать документ. Тогда В.Мухина затребовали в Горький (Марийская автономная область входила в состав Горьковского края). А вслед за ним туда же были отправлены еще около 20 человек, которым предстояло играть роль членов "штаба" организации. Там более опытные следователи применили изощренные приемы, чтобы заставить признаться. В письме руководителю НКВД СССР Н.И.Ежову В.А.Мухин писал в мае 1937 г.: "Угрожали расстрелом, морили голодом и жаждой, обычным обращением были слова "тварь", "скотина", "червь". Я категорически отказывался от признания себя "руководителем" несуществующей организации. Тогда ко мне стали применять репрессии: заперли в холодную камеру, к тому же сырую, при температуре - (минус по Цельсию - К.С.) 33 градуса на воле, а в моей камере - 15-17 градусов, лишили нормального отдыха, сна. Наконец, посадили на "вечный стул", т.е. я не имел права сойти со стула в течение нескольких суток кряду. Дело для меня принимало трагический оборот: либо повеситься, либо, сидя на стуле, умереть, либо сойти с ума" (13). Теряя сознание, в полуобморочном состоянии, Мухин подписал подсунутые следователем бумаги, в которых содержалось его "признание": с 1921 г. создавал организацию, ставящую целью свержение Советской власти, отторжение МАО от СССР под лозунгом "Великой Финляндии". Не выдержав пыток, Мухин оговорил себя и десятки других людей. Но затем стал решительно отказываться от выбитых пытками показаний. В упомянутом послании Ежову он писал: "Вопреки моим показаниям от 21 февраля с.г., я ни по одному пункту не признаю себя виновным. Мои показания вынужденные и поэтому ни в какой мере не соответствуют действительности...Наличие контрреволюционной националистической организации подвергаю до сих пор самому резкому сомнению. Троцкистом себя не признаю. Ярлык буржуазного националиста считаю для себя позором, но любви к своему народу тоже не отрицаю" (14). Любовь к родному народу, как видно из этого отрывка, отождествлялась следователями-"интернационалистами" с "буржуазным национализмом", а слово "национализм" в советской терминологии имело резко отрицательное значение, равнозначное преступлению. К слову сказать, подобное в те дни мая 1937 г. заметил и основоположник марийской литературы Сергей Чавайн. В день своего ареста, на первом же допросе, он написал своим палачам: "Есть у меня одно большое чувство. Это - любовь к своему марийскому народу. Если любовь к родному народу есть преступление, то карайте меня" (15). Да, это считалось тогда преступлением. Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП/б/ 1937 года утвердил курс на массовые репрессии. Пленум Марийского обкома Коммунистической партии по его итогам проходил 19-21 марта. Накануне этого бюро областного комитета приняло решение: "Поручить т.Врублевскому информировать пленум обкома ВКП/б/ о наличии на территории Марийской республики контрреволюционной националистической организации и слабой борьбе по разоблачению контрреволюционных, буржуазно-националистических, троцкистских элементов". По этой последней формулировке в первую очередь стали обвинять члена бюро обкома, председателя исполкома Марийской АССР Ивана Петрова. От него требовали быть в "центре борьбы" с националистами, а он оказался в оппозиции к репрессиям. И даже написал письмо в ЦК ВКП/б/, считая происходящее в Марийской республике лишь проявлением местной аномалии: "На заседании бюро обкома тов.Врублевский сказал об аресте большого количества людей. Мне, председателю исполкома МАССР, неизвестно, сколько людей и за какие преступления арестовано. Об этом знают только тов. Врублевский и тов. Карачаров. Это их секрет. Из сообщения тов. Карачарова на одном заседании бюро стало известно, что еще более громадному количеству людей предъявляется обвинение в контрреволюции. Обвиняются виднейшие марийские писатели, поэты, драматурги, а также инженеры, преподаватели, учителя и много других...В общем, обвиняется в контрреволюции значительная часть марийской интеллигенции. Мне кажется, что в Марийской республике не всё в порядке" (16). Пытаясь заступиться за национальную интеллигенцию, Петров сам стал объектом травли. Первый секретарь Врублевский подробно информировал пленум обкома о начале разгрома марийской буржуазно-националистической организации. При этом он приводил слова Сталина, что "с разоблачением врагов мы опоздали на 4 года", и подтверждал это на примере Марийской республики: именно в 1933 г. было начато "дело Мухина", но "не доведено до конца". Он требовал усилить работу по "выкорчевыванию" националистов и обвинял Петрова: "Петров ударился в панику:"Как же так? 30 человек арестовано (первый секретарь лукавил: на самом деле уже были арестованы сотни людей. - К.С.), арестовали цвет марийской интеллигенции! Караул! Наших бьют! Почему арестованы?" Неправильно, мол, политика ведется. Мы говорили Петрову: если ты не согласен с арестом конкретного человека, давай разберемся, но нельзя защищать всю контрреволюционную марийскую интеллигенцию" (17). После этого, весной 1937 г., прошла новая волна массовых арестов: практически вся марийская интеллигенция оказалась в подвалах НКВД (специальных помещений не хватало, поэтому для этих целей отобрали и приспособили несколько производственных зданий с подвалами, склады и картофелехранилище). Союз писателей перестал существовать. Были изъяты сотни "вредителей" - работников промышленности, строительства и сельского хозяйства, якобы являвшиеся членами широко разветвленной подпольной организации. На ХУ1 областной партийной конференции в конце мая Врублевский говорил: "Какой бы участок мы ни взяли, везде мы находим членов контрреволюционной националистической организации". А ее главой теперь был объявлен исключенный накануне конференции из партии и вскоре арестованный Иван Петров. На этом завершилось "оформление" организации, в названии которой, наряду с прежними определениями "контрреволюционная", "буржуазно-националистическая", теперь появились новые: "фашистская", "повстанческая", "террористическая", "шпионско-диверсионная". И появилась возможность выделить "штаб" организации. Туда, кроме Ивана Петрова и Владимира Мухина, были определены люди, занимавшие разное положение в общественной жизни республики: председатель Союза писателей Прокопий Карпов, журналисты Андрей Эшкинин и Георгий Голубкин, хозяйственный деятель Петр Андреев, сменивший Петрова на посту председателя исполкома, ученый секретарь Марийского научно-исследовательского института Михаил Янтемир, директор Цибикнурской школы (руководитель "низовой повстанческой ячейки") Тимофей Ямбос, преподаватель пединститута Михаил Веткин, зоотехник Владимир Макаров, ветеринарный врач Семен Глушков, инженер на строительстве Марбумкомбината Сергей Ягодаров и другие. Такой состав призван был представить видимость того, что деятельность антисоветской организации охватила все сферы жизни, в том числе вредительство в промышленности и сельском хозяйстве. "Дело" штаба было выделено в особое разбирательство. Чтобы подчеркнуть его значимость, его рассмотрение было решено передать на закрытое выездное заседание Военной Коллегии Верховного Суда СССР. А она слишком была занята, и своей очереди главным марийским "националистам" пришлось ждать довольно долго. В ноябре 1937 г. "штаб" в составе 27 человек перевели из Горького обратно в Йошкар-Олу. В "делах" его членов после этого новых документов не прибавилось. В январе 1938 г. им объявили об окончании следствия. Тогда же были заготовлены "обвинительные заключения". Тем временем несколько человек из "штаба" умерли или покончили с собой, некоторых из этого списка передали в другие "дела". Поэтому состав группы немного уменьшился. В начале апреля Карачаров получил из Москвы документ под грифом "совершенно секретно", который имеет исключительно важное значение для понимания того, что собой представляли тогдашние так называемые "судебные процессы". Из НКВД СССР в Йошкар-Олу был передан утвержденный еще 5 марта список лиц, подлежащих осуждению Военной Коллегией Верховного Суда СССР по первой категории, т.е. к расстрелу, в количестве 18 человек. Это значит: не имело никакого значения, как будет вести себя на "суде" подсудимый, признается во всем или будет всё отрицать, - в Москве уже до инсценировки суда был вынесен смертный приговор. Заранее заготовленные "обвинительные заключения" (без проставленной даты) уже соответствовали этому. Они имеются в каждом "деле" репрессированных. В основных своих выражениях они совпадают полностью, имея различия лишь в личностных деталях и в некоторых случаях в наборе прилагательных к слову "организация". Поэтому в качестве примера здесь приводится отрывок из документа, относящегося к Владимиру Мухину. "В конце 1936 года на территории Марийской АССР вскрыта и ликвидирована националистическая троцкистско-террористическая, диверсионно-вредительская организация, связанная с финской миссией в Москве, финским консульством в Ленинграде, с ответвлениями в национальных республиках: Чувашской, Мордовской, Удмуртской, Карельской и Коми, ставившая своей целью объединение всех угро-финских народностей, населяющих СССР, свержение Соввласти на территории этих республик и образование буржуазно-демократического государства под протекторатом Финляндии. Осуществление этой задачи организацией намечалось к началу войны СССР с капиталистическими государствами. Произведенным расследованием установлено, что одним из членов этой организации являлся..." (18) Короткой была в Казани инсценировка судебного заседания 10 мая 1938 г. (над каждым в отдельности по несколько минут). Все прошедшие по этому делу ? 8709 были приговорены к расстрелу и в ту же ночь казнены. Так была уничтожена лучшая часть марийской национальной интеллектуальной элиты. Сотни, тысячи других членов "организации" получили приговоры "тройки" в Йошкар-Оле (председатель Госплана Александр Эшкинин, писатели Сергей Чавайн, Иосиф Шабдар, Олык Ипай, художник Константин Егоров и другие) и были расстреляны, немногие получили сроки по 8-10 лет лагерей. Карающая рука "диктатуры пролетариата" не ограничивалась только теми, кого формально относила к буржуазно-националистической организации. Тысячи рядовых служащих, рабочих, колхозников были тогда подвергнуты репрессии как просто "контрреволюционеры" или "социально опасные элементы". Обвинения иногда были смехотворными, иногда очень серьезными. Последнее было, например, тогда, когда действительно пресекались слова и действия, подрывавшие устои, основные принципы сложившегося уже тоталитарного антинародного режима. Одним из таких устоев был, в частности, колхозный строй. Любое слово, а тем более действие, рождавшее сомнение в его правильности, жестоко преследовалось. Подводя итоги 1937 года, руководитель республиканского управления НКВД Карачаров говорил: "В 1937 году провели огромную работу - нанесли сокрушительный удар по кулачеству, хорошо очистили республику от этих сил. С августа по январь изъято тысячи человек, это помимо буржуазно-националистической организации. Ликвидировали кулацкую силу. Что бы было, если бы ЦК партии не предусмотрел и не дал соответствующей директивы очиститься, и если бы эти тысячи человек остались в деревне? Этот элемент изъят и сослан в лагеря. Проведена массовая операция" (19). И действительно, помимо мнимых членов буржуазно-националистической организации, несколько раз проводились мероприятия без такой политико-идеологической оболочки - просто по изоляции "социально опасных элементов". Но нельзя думать, что это были какие-то случайные, самодеятельные действия местных чекистов. Это была широкая планомерная работа. В ликвидации "врагов" существовали разнарядки и планы, которые в Марийской республике успешно перевыполнялись. Иначе как можно объяснить такое постановление бюро обкома партии, принятое в сентябре 1937 г.: "В связи с выявлением особой засоренности в предприятиях лесной промышленности, просим ЦК ВКП/б/ разрешить дополнительно репрессировать по Марийской республике кулаков и уголовников 500 человек" (20). Слово "дополнительно" здесь ясно говорит само за себя. Сколько тысяч жителей Марийской АССР было уничтожено? По инициативе общества "Мемориал" с 1991 года публикуются списки реабилитированных жертв репрессий. В них уже имеется около 9 тысяч фамилий. Но еще сотни "дел" не пересмотрено. По нашим предположениям, репрессиям подверглись около 15 тысяч жителей небольшой Марийской республики (ее население по переписи 1939 года составляло 588 тысяч человек). Размеры трагедии, постигшей Марийскую республику, марийский народ в 30-е годы, и ее последствия трудно осознать и оценить. За многовековую историю народа это был второй великий катаклизм. Первый произошел во второй половине ХУ1 столетия, когда во время московского завоевания была уничтожена по меньшей мере половина народа, в первую очередь - "лучшие люди" (по выражению русской летописи), т.е. феодализировавшаяся родо-племенная верхушка и другие активные участники национально-освободительной войны. А остались те, которые покорились и воспроизводили поколение за поколением население с колонизированным сознанием. С начала ХХ века в народной психологии наступил определенный перелом: появилась небольшая группа национально мыслящей демократической интеллигенции, направившей свои усилия на пробуждение родного народа, его самосознания. И после 1917 года она продолжала культурно-просветительскую деятельность, воспользовавшись предоставленными для этого большевиками возможностями. Теперь, в 30-е годы, произошел второй катаклизм, порушивший начавшееся было национальное возрождение народа. В республике, за полтора десятилетия добившейся немалых положительных результатов в становлении новой народной культуры, в формировании национальной интеллигенции, эти результаты национальной политики были подорваны, уничтожен цвет еще недостаточно этнически окрепшей народности, ее генофонд. Культуре народа, его национальному самосознанию был нанесен такой удар, что последствия этого оказались необратимыми. Литература и искусство, в целом культура были отброшены далеко назад от достигнутых позиций и даже через полвека новому поколению интеллигенции не удалось вновь выйти на те рубежи. Тысячи безвинно убиенных лучших сынов и дочерей небольшого по численности народа - это само по себе громадная потеря. Но страшным последствием кровавого погрома стало и другое. Именно с той поры, когда была истреблена молодая марийская интеллигенция, радевшая за родную культуру, родной язык и за это объявленная вражеской, страшным дамокловым мечом на долгие годы нависло над народом пугающее слово "национализм". Страх и оцепенение от репрессий 30-х годов долго не проходили, да и до настоящего времени ощущаются. С уничтожением "националистов" в жизнь пришло совершенно новое поколение руководящих деятелей и "интеллигентов", не похожих на Ивана Петрова и Владимира Мухина, Сергея Чавайна и Тимофея Евсеева. Представители этой новой генерации - "интернационалисты", лишенные национального самосознания, за редким исключением утверждали себя в общественной жизни отречением от национальных интересов, пренебрежением к языку, культуре народа, из недр которого вышли, но принадлежности к которому стали стыдиться. Их усилиями в массовое сознание внедрен комплекс национальной неполноцености. Таким образом, самочувствие народа на многие десятилетия стало определяться последствиями погрома, учиненного в 30-е годы, и последовавшим морально-психологическим террором, когда проводилась линия на преследование национальных чувств, национального самосознания. Поэтому не случайно возродившееся в конце 80-х годов национальное движение "Мари Ушем" (Союз мари) не получило широкого распространения, значительной социальной базы. Примечания: 1. См. подробно: Сануков Ксенофонт. Марийцы: прошлое, настоящее, будущее. Йошкар-Ола, 1992 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||
|
|||||||
|
|||||||
|
